Ушедшее — живущее - Борис Степанович Рябинин
…Я карандаш с бумагой взял,
Нарисовал дорогу,
Потом быка нарисовал,
А рядом с ним корову…
…Я сделал розовым быка,
Оранжевым — корову…
Конечно, вы помните это стихотворение? Все его знают. И я сразу вспомнил его, когда смотрел на картины Комарова.
Не с того ли начинал и Алексей Никанорович? Не с оранжевой ли коровы и розового быка? Наверное, бывают и такие, только надо увидеть их, как увидел он среди обнажившихся корней готовую ожить квакушку, Змея Горыныча…
Наверное все надо увидеть как-то по-своему.
И вдруг мне почудилось, что ожили все звери и птицы, только что беззвучно глядевшие с бумажных и холщовых полотен, задвигались, зашевелились, по-иному заиграли краски. Встрепенулась лягушка с выпуклыми зелеными глазами-фарами, изготовясь к прыжку за такой же громадной и глазастой мухой, как она сама; неслышной походкой, выслеживая добычу и заметая за собой следы пушистым хвостом, прокралась плутовка лиса; машисто зашагало по чистой заснеженной опушке за стогами сена семейство сохатых-лосей; засветились, как фонарики, глаза у рыси, запрятавшейся среди сучков на сосне… Ведь всех их видел художник такими, прежде чем нарисовал. И, конечно, был и розовый бык. Облитый лучами закатного солнца, поматывая рогами, он важно возвращался со стадом с пастбища домой, в родное село Скородное Тульской губернии Ефремовского уезда, где еще в прошлом веке — 1 октября (по ст. стилю) 1879 года — родился Алеша Комаров. Биография его не совсем обычна. Мать, Дарья Кузьминична, была простой крестьянкой, отец — Павел Филиппович Розетти — помещик. В браке они не состояли. Мать жила в деревне и вскоре вышла замуж; она как была крестьянкой, так и осталась ею; поручилось так, что она оказалась в стороне от воспитания сына. Но до того как резко измениться его судьбе, мальчик изведал тяжелый труд, сам боронил летом землю (скородить — боронить, среднерусское; отсюда и Скородное), занимался посильной крестьянской работой, помогая старшим. И коров пас, и ходил со сверстниками в ночное, гонял табун лошадей. А однажды его чуть не забодал свирепый бык. Только тогда он не показался мальчику розовым, потому что это был очень злой, свирепый и большой бык, которого боялись даже волки…
Образование и все прочее дали Алеше тетки, отцовы сестры, три старые девы. Они взяли Алешу на воспитание. У них было имение под Тулой. Одна из них, старшая, Екатерина Феликсовна, заменила ему мать. Его перевезли в Тулу, мальчик стал жить в городе. До самого совершеннолетия они нещадно баловали его; сами ничего не делали — «и вышел лодырь», по его выражению. (Но какой из него вышел лодырь, увидим потом.) С детства его интересовала природа. В лесу, в саду мог быть бесконечно. А когда сажали за алгебру, угасал. Учился скачками. То выйдет вторым учеником, то чуть не последним. Тула в те времена была немощеная, в ветер по улицам неслись облака пыли, утром и вечером шло стадо. Мимо их дома прогоняли коров и бычков, как дома в селе…
Навсегда запомнилось: они шли с теткой по рыночной площади, когда вдруг из дощатого балагана, около которого стояли небольшие вагончики на колесах, донеслись сперва заунывные звуки шарманки, затем яростный звериный рев. Ревел тигр.
В город приехал цирк. В вагончиках на колесах, за железными прутьями, в темноте, сидели несчастные звери-артисты.
— Хочу туда, — сказал Алеша. Уцепившись за тетку, он так просил, что в конце концов она согласилась. Купила два билета.
Обратно его пришлось вытаскивать силой. Прилип к зверям.
Прежде он видел зверей теплых стран только на картинках. Теперь увидел, как мечется живой тигр в клетке, как его выпускают на арену и он по приказу проделывает всякие штуки.
Глаза у тигра были желтые, такие же, как полосы на шкуре, в них горели кровожадные огоньки. Но он слушался дрессировщика — лазил по шесту, катался на большом гладком шаре.
Представление окончилось, смеющаяся, оживленная публика повалила к выходу, один Алеша не торопился уходить.
— Пойдем, Алеша, домой. Пойдем, Алеша, домой, — повторяла тетушка, но он как оглох. Напустил от волнения в штанишки; штанишки были мокрые; но он ничего не чувствовал, не понимал.
На следующий день Алеша снова потащил тетку в цирк. Снова смотрели все от начала до конца. Широко раскрыв глазенки, ждал: вот сейчас случится что-нибудь, тигр бросится и растерзает укротителя. Должен же постоять за себя! Но ничего не случилось. Грозный зверь был послушен воле человека с хлыстом.
Так они ходили каждый день. Еще издали Алеша старался услышать рев тигра. Ему казалось, что тигр ждет и зовет его, просит помочь ему — открыть клетку и выпустить на волю, чтоб больше не принуждали выступать на арене, не щелкал и не хлестал больно по полосатой шкуре длинный извивающийся бич…
Но однажды пришли — тихо, цирк уехал. Опустела площадь.
Мальчик заплакал. Больше всего ему не хотелось расставаться с тигром. И тигр остался. Да, да! Когда Алеша вырастет, он нарисует тигра. И отныне этот тигр будет всегда с ним.
А тогда… тогда ему было только семь лет. Страсть к зверям, к лошадям проявилась у него очень рано. Когда приезжал извозчик, не отходил от лошади. Кучер толстый, старый; и лошадь больше дремала. Привозила докториху.
Когда он впервые взял в руки карандаш, точно и сам не знает. Начал рисовать после десяти лет… и — о чудо! — вышло. Розетти был художником, нет, не профессионалом, но писал неплохо для своего времени. Все тетки, как и все барышни тогда, умели рисовать. Алеша помнит: изображал что-то в теткиных альбомах, так в одном альбоме появилась надпись: «Автор сих рисунков А. Комаров»… Лепил птичек из хлебного мякиша. Но учителя, настоящего учителя, который смолоду показал бы, как надо, не было; учиться не у кого. Старая, дореволюционная Тула не имела даже картинной галереи. Разглядывая картинки в журналах — в «Ниве» (нравился Каразин), в «Родине», в приложениях отыскивал картины Маковского, других художников, олеографии.
С птичьего рынка притаскивал то птичку, то зверька. Дома постоянно была какая-нибудь живность. Бегал ручной скворец по комнате, ночью шуршали соломой, повизгивали морские свинки, дрались норки. Тетка терпела. Была добрая. А кроме того, возможно, она догадывалась, что у мальчика призвание.
Она не забыла, как Алеша целыми днями пропадал на передвижной выставке, где впервые увидел картины великих русских мастеров кисти — Репина, Шишкина, с горящими глазами возвращался оттуда и делился впечатлениями. Особенно поразили его шишкинские пейзажи, так напоминавшие Скородное.
Девятнадцати лет, не доучившись в реальном, уехал в Москву и поступил в школу живописи. Он хотел
